Вчера была на показе рабочей версии фильма «Мой друг Борис Немцов» Зоси Родкевич.
Сами понимаете, вопрос идти или не идти не обсуждался. А теперь надо как-то собраться с мыслями, успокоиться и все-таки попробовать вербализировать ту бурю чувств, из-за которых я почти не спала в эту ночь…
На заставке «Артдокфеста» в этом году — Немцов мост. И кадры оттуда были первым, что мы увидели.
После небольшой рекламы спонсоров фестиваля и информационных партнеров — снова Мост. Марш 1 марта. Серое небо, бесчисленное множество людей, флаги, портреты… Маленькая девочка сидит на плечах отца и спрашивает про Бориса, как его убили.
А потом из темноты выходит Борис. Знакомится с Зосей, ворчит, что мерзнет (Оля Шорина заботливо застегивает его вечно расстегнутую кофту), сразу с ходу шутит про губернаторское детство, приглашает Зосю в свое пустое купе. Где потом, уже в полусне, засыпая на лету (как Высоцкий-Жеглов в знаменитом детективе, помните?), рассуждает про демократию, баланс системы… Выясняет, что у них с Зосей день рождения в один день. «В один день с великим Джоном Ленноном». Потом удивляется, что камера включена: «Ты что, снимаешь, что ли, балда? Зачем? — Интересно». Трижды очень трогательно повторяет Зосе: «Я — добрый».
Эту его фразу вообще надо делать эпиграфом к фильму. Потому что, если бы меня, например, попросили сформулировать, что вчера шло от экрана в «Формуле кино Горизонт», я бы ответила двумя словами: тепло и добро. Огромная волна тепла и добра. И ханжи могут кривить носом из-за крепких словечек, коих в фильме звучит немало, и есть даже некоторое подобие драки (всем известные кадры из Ярославля и хрестоматийный сок в прямом эфире с Жириновским), но все это не несет никакой дьявольской окраски. Ничего отталкивающего или пугающего. У фильма — очень светлый кадр. С экрана идет жизнь и добро. Сумасшедший заряд тепла.
Вот он — настоящий, фантастически живой человек. Шумный, большой, заполняющий собой любое пространство, где появляется. Явно чувствующий себя лидером, привыкший рулить любой ситуацией и любой аудиторией. Но очень простой, очень открытый в общении. Не стесняется сгрести в охапку друзей, если ему хочется вот прямщас взять и обнять кого-то. Шутит, смеется, ругается на прилипшую к нему Зосю с постоянно включенной камерой, сетует на постаревшую физиономию в зеркале, «с которой уже ничего нельзя сделать» (девушка-гример кокетливо отвечает, «а мы попробуем»). Его зовут на похороны Тэтчер, а он едет в Вятку, поддержать Навального. И спорит с судьей на процессе — требует, чтобы тот говорил погромче и внятнее, а тот продолжает, смотря в стол, что-то бубнить себе под нос…
Ест персики, катается на скейте, тренируется, постоянно с кем-то разговаривает, что-то объясняет, доказывает. Сердится, спорит. Уставший и уже порядком раздраженный пересчитывает, сколько интервью дал за день. Снова смеется. Переругивается с какой-то ватной теткой — «У меня жена стояла в очереди за молоком в четыре утра! Так что в СССР двигайте без меня, ладно?»
Учит Илью Яшина нырять в прорубь. Настырно достает того же Яшина вопросами про последние данные по подсчету голосов… Болеет за футбольную команду, агитирует целую роту бабушек…
Рассказывает, как ставил эксперименты на коровах. Поет песни…
Старый мотив железных дорог,
Вечная молодость рельсовых строк.
Кажется, будто вся жизнь впереди.
Не ошибись, выбирая пути!
И — наотмашь. После чудесных кадров с вокзала Ярославля — похороны. Гроб. Сахаровский центр и огромная толпа вокруг него. От контраста вжимаешься в кресло и зажмуриваешься, как от пощечины. Нет, это ведь не он! Это неправда! Не хочу, не хочу, не надо… Реальность неумолима и жестока. Увы…
В самом конце маленькая нарезка флешбэк из кадров разных лет. Совсем юный Борис, лохматая голова, мятая клетчатая рубашка, странный шарф на шее…
Половину сеанса мы смеялись. В конце, мне кажется, в зале все плакали (про себя вообще молчу). Даже наш сильный, несгибаемый боец Илья Яшин вышел на сцену, задыхаясь и судорожно сглатывая слезы… Совершенно неудивительно.
Целая жизнь, которую так резко, так чудовищно оборвали. Человек мощнейшего обаяния, умевший расположить к себе даже ярых противников, человек ясный, добрый и непосредственный. Стоит им немножко восхититься, похвалить — и он так по-детски, искренне расцветает тебе навстречу… Могучий человечище, седеющая кудрявая голова — а взгляд ясный и чистый, какой только у детей бывает. Такая трогательная мальчишеская реакция.
Отняли жизнь у того, кто был воплощением жизни. У человека, который никогда не хотел для окружающих ничего, кроме добра…
Знаете, я пока настолько переполнена этими 70 минутами фильма, что не могу внятно описать, что чувствую. Взрывоопасная смесь острого горя и мощного заряда жизни. И слезы, и смех. И бунт против смерти, и огромная благодарность. «Спасибо тебе, что ты есть». Не «был», а ЕСТЬ. Вопреки всему тому ужасу, который случился.
Борис удивительный. Он дает импульс тепла и созидательной энергии даже сейчас…
Ночь была почти бессонной — я постоянно пыталась восстановить в голове каждый кадр, каждое слово, которое услышала. Я просто задыхаюсь от чувств.
Я очень надеюсь, что смогу увидеть это еще раз. Что у нас у всех будет такая возможность. Потому что этот фильм, нарезанный, казалось бы, из какого-то частного видео и состоящий из каких-то мелких эпизодов частной жизни (политики в кадре почти нет, только чуть-чуть, отдельные реплики про правителя-коротышку и троечника) — это очень искренний, живой памятник Борису. В кадре он таков, каким он был. Просто сердцебиение слышно, дыхание…
Живой, трогательный фильм о живом человеке.
ЖИВОМ.
Для таких, как он, смерти нет.
PS: После сеанса я была свидетелем одной сцены. К Зосе подошел какой-то ее приятель со словами поздравления. Сказал одну примечательную фразу. «Знаешь, я не люблю Немцова. Но ты сняла фильм так, что даже меня заставляешь испытывать к нему симпатию» … Я усмехнулась про себя и подумала, что дело вовсе не в фильме. А как раз в умении главного героя. Который даже сейчас может расположить к себе человека, далекого от оппозиционной политики… (Ольга Лехтонен)
Нижегородский Мемориал 
Добавить комментарий